Я думаю: почему русскому человеку это страшно? Почему он не может разрешить себе это простое понятное счастье: вино, океан, любимые люди. Что со мной, блин, не так?

Ездила в Сан-Себастьян. Около океана, при свете свечи; вокруг поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной, мы сидим и вдыхаем этот морской рыбный воздух, люди у зеркальной границы воды кажутся с набережной маленькими, ничтожно суетящимися муравьями, огни торжественных королевских фонарей отражаются нежным желто-зеленым светом, вино стекает с бокала подтаявшим льдом. 

Но океан! Можно же читать стихи или обсуждать рыб («почему Бог одних окрасил в сплошной цвет, других в полоску, а третьих как будто краской забрызгал и сделал неровные плавники?») или считать звезды. Например, морские. 

Можно вспоминать свои самые счастливые дни у воды. У меня есть же один такой: август, мертвое озеро, мне двенадцать, вот скотчтерьер со свалянной черной шерстью прыгает с катамарана, вот солнце сидит у воды, вырвало у дождя этот день, вот взрослые кричат, а собаки лают, зная, что это пройдет, вот я — стою на пирсе, ничего еще не зная, не чувствуя ничего, кроме острого ощущения счастья оттого, что все молоды и живы и начинается август, самый лучший месяц во всем году, и если бы мне предложили запомнить день, только один — из всего бесконечного детства — я взяла бы этот, пусть будет этот.

Или любой другой. 

Допустим, вчерашний, на океане: 

— Вы видели, что шишки растут не на ветках, а на стволе? — вот что я должна была спросить в этот момент.

Но я спрашиваю:

— Почему Людмила Алексеева поцеловала руку Путину? 

Я спрашиваю:

— А что говорит Белковский? 

Хотя я должна спросить:

— А помните, что сказал Бунин?

Действительно, Ксения, что он сказал? Нам всем ужасно интересно. 

Бунин сказал: «Ленин явил миру… нечто чудовищное, потрясающее: он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек… На своем кровавом престоле он стоял уже на четвереньках…»

Ладно, забыли. 

Здесь — за стеной, у соседей, если бы между странами были стены, а не стертые временем границы, стоит белый город Биарриц. В 1897 году здесь, в отеле «Виктория», две недели провел Антон Павлович Чехов. Владимир Набоков каждый год приезжал сюда с родителями. Федору Шаляпину принадлежала вилла неподалеку. Осенние месяцы с сентября по ноябрь здесь называли «русским сезоном».

О чем они говорили, сидя в летних кафе, перед жаренной в масле рыбой — треской или хеком, с распахнутыми ее щеками — неужели о том же самом, как мы сейчас? 

— Вы не боитесь медуз? — должна бы спросить я. 

Но я спрашиваю: 

— А сейчас за нами тоже следят спецслужбы? Как за Горьким? Неужели им по-прежнему интересно? 

***

Вечеринка на крыше дома Корбюзье. Батарея бутылок, розовый закат над морем, музыка, проверенная компания. Большинство эмигрантов свежие — два-три года, парочка — 10 лет, но постоянно меняют партнеров и дислокацию, одна — 20 лет плюс.

— Я читала, в Москве опять митинг, — говорит она.

И у нее даже нет российского гражданства, между прочим.

— Что толку ходить на этим митинги? — спрашивает другая.

— А тебе что, нравится то, что происходит в России? — воинственно начинает первая.

— А тебе какая разница? Ты же туда не вернешься никогда, — говорит вторая.

— Вы чего, — вступает третья. — Нормально же сидели.

На следующий день мы все удалены из друзей на Фейсбуке. Короткое объяснение — «Я не вписываюсь в вашу среду». 

Мы все в нее не вписываемся, если честно. 

Почему мы не могли обсудить вино? Достаточную розовость заката? Бессмысленную ностальгию по липам (зайди за угол и увидишь липы)? 

Но нет. 

Путин опять и опять  влезает к нам в головы и засоряет эфир, потому что это он виноват, что мы сидим не на той крыше не того города. Потому что это он затаскивает на митинги наших друзей. Потому что это он всё не уходит и не уходит, а мы уехали,  сбежали и жадно читаем новости. Это невроз, и он никуда не спешит. 

Стоило ли уезжать? 

Есть мнение (спасибо), что обсуждение политики не требует интеллектуальных затрат. Это удобно: посмотрел новости — и давай обсуждать. Можно обсудить книги, но их надо читать. Можно обсудить фильмы, но их надо смотреть. А политику обсуждать легко, и все в ней к тому же эксперты. 

Но я, например, никогда не хотела ее обсуждать. Особенно у океана. Особенно с людьми, с которыми есть что обсудить помимо. Почему же над нашими столами витает Путин? Наш общий, большой, единственный, близкий враг.

***

Береговая линия океана каждое утро и каждый вечер превращается в большой протест. Выходит человек и рисует палкой на песке космические штрихи, мутные символы, знаки, понятные кому-то свыше.

Или баскам, потому что это их язык. 

Или поклонникам «Игры престолов», потому что есть строка и на английском, она гласит: WINTER IS COMING. 

Или тем, кто готов погуглить. «Слишком высокий налог на жилье, — пишет этот человек. — Наступит зима, и мне негде будет жить. Снижайте налог или я буду жить на пляже». 

Раньше на песке выводили признания в любви, теперь — протестные заявления. 

***

Хозяева нашего первого дома в деревне в соснах — Мари и Жиль — узнав, что мы из России, предложили пастис. В смолистых нагретых дюнах его пить приятно: холодный, свежий, анисовый и густой. 

— Ну что там ваш Путин, расскажите, — наконец-то спросили они. 

И потом: неужели? Да что вы? Вот это да!

Все наши 300 жалоб на Россию — на самом деле на Путина. 

Все мои 300 жалоб на эмиграцию — никому конкретно не адресованы. Разве что Путину, Кремлю, потому что я никогда не хотела уезжать, но… и т. д. и т. п. 

Каждый раз когда ты говоришь за границей, что ты из России, готовься услышать про Путина, медведи уже отошли. 

***

Ездила в Сан-Себастьян. Около океана, при свете свечи; вокруг поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной, я представляла себе, как именно здесь или чуть подальше — по широченной линии пляжа — сидят такие же, как я, за сто лет и один день до сих пор, и тоже думают, почему я не спрошу сейчас: 

— Вам тоже страшно, когда наступает такое прекрасное лето, как будто вы кому-то теперь должны?

И вместо этого спрашивает:

— Ну, какие новости с Белого фронта? 

И стекает с бокала вниз подтаявшее вино холодной, обжигающей, белой каплей. Может быть, это возвращает нам чувство дома? 

Еще почитать на эту тему

Пьесу по мотивам борьбы PUSSY RIOT с Путиным поставят в лондонском театре

История одной эмиграции: как Александр Вертинский так и не вывез из себя Россию 

Тема поговорить

О чем вы говорите, когда встречаете соотечественников? Есть ли темы, которые возвращают вам чувство дома? А темы, на которые вы молчите? 

Давайте поговорим. Пишите в комментарии! (Можете даже задавать свои вопросы, в целом, не обязательно отвечать на мои:))